|
Картины:
В гололедицу, 1908
Яблоки и астры, 1926
Портрет
Е.Г.Никулиной-Волконской,
1935
|
Автомонография Игоря Грабаря
Досаднее всего было то, что и Репин как будто был доволен всеми этими сидячими, стоячими, лежачими, нагнувшимися и откинувшимися назад натурщицами на желтом, зеленом и сером фонах со спины, спереди, с боков, снизу, сверху.
Бывало, смертельно хочется, чтобы он тебя разнес в пух и прах, а Илья Ефимович подойдет и начнет расхваливать:
- Ах, как хорошо. Чудесно, прекрасно, не трогайте больше - испортите.
- Илья Ефимович, не лепится она у меня - плоская какая-то.
И суешь ему палитру, в надежде что он свирепо пройдется по твоей мазне, а он лишь замашет руками: "Что вы, что вы, да я только испорчу".
Тогда я думал, что он лукавит, что недаром ему Буренин дал прозвище Лукавый мужичонка. Только позднее я понял, что он говорил все это ничуть не лукавя, искренно восхищаясь несуществующими положительными сторонами этюда.
А там, перед натурой мне было до последней степени ясно, что натурщица у меня не рыжая Надя, а другая, вовсе на нее не похожая, что фигура ее у меня не стоит, а валится, а Репину ничего не стоило одним взмахом кисти поставить ее на место.
Репин не учил, поэтому тем ценнее были те случаи, когда он, увлекшись красивой натурой, брал холст и становился писать в ряд с нами. У него так все спорилось, так быстро и уверенно получались в час-два Нади и Вари и Зины, что просто диву даешься.
Самое замечательное было то, что писал он необыкновенно просто, так просто, что казалось непонятным, почему у нас у всех ничего даже приблизительно равного этому не выходило. Прямо непостижимо: у нас на палитре выдавлено двадцать красок, самых лучших, заграничных, отборных оттенков новейшего выпуска, а получается какая-то бледная немочь, а у него одни охры, да черная, белая и синяя - пять-шесть красок, - а тело живет и сверкает в своей жемчужной расцветке.
Из этюдов учеников одни малявинские не казались рядом с репинскими ублюдками: недоносками были сомовские, слюнявыми казались вещи Щербиновского, корректными по рисунку, но скучными и безжизненными были бразовские. Но Браз имел хоть знания, явно не доставшиеся всем нам. В этом я убедился весной 1896 года, когда в Петербург приехал финляндский художник Эдельфельт, живший в Париже, где он получил известность своим портретом Пастёра. В Петербург его выписали для портретов царя и царицы.
В начале апреля он зашел в мастерскую Репина. Приехавший из Одессы передвижник Н.Д.Кузнецов просил его попозировать ему для портрета, и Эдельфельт приходил туда на сеансы. Сеансов было много, а толку мало: портрет никак не выходил, был скучен и, главное, не похож. Браз, стоявший около меня, толкал меня рукой и, прищурив один глаз, показывал другим и поднятой бровью на толстого Кузнецова, с которого нещадно лил пот.
Сеанс кончился, Эдельфельт встал и, подойдя к мольберту, пожал плечами и сказал по-французски, обращаясь к Кузнецову:
- Мосье Кузнецов, ведь надо же построить голову, а то глаза перекосились и нос сдвинулся. Посмотрите.
И он показал ему перекошенные места и снова сел на стул.
Кузнецов принялся поправлять, но окончательно запутался и густо покраснел. Эдельфельт опять сошел и, посмотрев на сделанные поправки, сказал Бразу:
- Покажите ему, ведь вы же умеете рисовать и знаете, как строить голову. И он еще раз сел, ожидая, пока Браз покажет Кузнецову по натуре, что и где тот наврал.
Этот эпизод, случайным свидетелем которого я оказался, был последней каплей, переполнившей мое академическое сидение. Как? Если ничего не умеют такие передовые художники передвижничества, каким мы до тех пор считали Николая Дмитриевича, автора "Ключницы", портретов В.Васнецова и Чайковского, художника-помещика и барина, ежегодно ездившего в Париж и имевшего у себя в Одессе целую галерею картин известнейших тогдашних западноевропейских художников, то какова же цена остальным, еще слабейшим, еще менее умеющим, чем он? И каким образом репинский ученик, два года проучившийся в Мюнхене, умеет больше знаменитого Кузнецова?
Было от чего впасть в отчаяние. Решение мое было непоколебимо: за границу, за границу!
Все, что у меня накипело, я высказал Грюнбергу и Луговому. Оба мне горячо сочувствовали и обещали помочь. Поговорил по душам и с Марксом, объяснив ему, что чем больше я буду уметь, тем выгоднее это будет для Нивы".
Все быстро уладилось, и надо было только найти форму нашим Добровольным договорным отношениям. С помощью Юлия Осиповича и она была найдена. С момента выезда за границу я должен был получать по сто Рублей в месяц в течение двух лет. За это я обязывался писать для "Нивы" статьи о западном искусстве и до поры до времени исполнять необходимые для Журнала рисунки, плакаты и т. п.
Перед отъездом, в начале мая 1896 года, Луговой позвал меня к себе, чтобы условиться насчет характера статей, и мы целый вечер просидели, перебирая всякие возможные темы. Я просил его, Грюнберга и Маркса не нагружать меня вначале заказами на рисунки; я предпочитал отрабатывать получаемое содержание статьями, ибо рисование, при ясной для меня малограмотности, начинало мне казаться проституированием искусства.
В начале июня я уехал в Юрьев, в середине месяца был уже в Берлине, а в конце - в Париже.
Мы уехали с Дмитрием Николаевичем Кардовским. Явленский и Веревкина, собравшиеся ехать вместе, застряли в имении Веревкиных, в Витебской губернии, недалеко от имения Репина "Здравнёво". Они не отваживались пускаться в такую авантюру, не получив от меня точной информации с места, почему непрестанно слали мне письма сначала в Париж, потом в Мюнхен. Они сообщали между прочим, что Репин - в "Здравнёве" и пишет "Офицерскую дуэль".
Я подбивал и других товарищей по репинской мастерской на великий исход", но, кроме Кардовского, никто к нему не склонялся. Все, что мы знали о Париже и Мюнхене, что слышали от Браза и других, настраивало нас ориентироваться на Мюнхен, но с непременной оглядкой на Париж. Решили ехать в Мюнхен через Париж. Ехать вдвоем было весело.
В Париже, конечно, мы разыскали кормоновцев, были у Кормона в школе, но нам обоим не понравилось то, что мы здесь увидали. Осмотрев музеи и выставки, мы направились в Мюнхен.
стр.1 -
стр.2 -
стр.3 -
стр.4 -
стр.5 -
стр.6 -
стр.7 -
стр.8 -
стр.9
Мюнхенские годы...
|
