|
Картины:
Мартовский снег,
1904
Груши на синей
скатерти, 1915
Иней. Восход солнца,
1941
|
Автомонография Игоря Грабаря
Гораздо живее чешской классической педагогики была педагогика лицейских стипендиатов, вернувшихся из лейпцигского филологического семинария, куда они были посланы Катковым для усовершенствования. При мне их было трое: С.И.Любомудров, А.Г.Новосильцев и И.С.Страхов, ставшие нашими туторами. Приятнее всех был Страхов, бывший потом директором одной из московских гимназий, а во время революции служивший в Музее изящных искусств.
Его любили за мягкость и спокойствие. Он никогда не раздражался, не бранился, только, бывало, густо покраснеет и молчит. Любомудров скоро получил назначение директором гимназии в Ригу, а Новосильцев оставался в лицее до самой смерти - до 1917 года. Он был неплохой человек, но из рук в плохой педагог, совершенно не умевший заинтересовать своим предметом.
Из преподавателей старших классов среди других особенно выделялся датчанин Георгий Иванович Тор-Ланге, высокий, худой, лысый, с маленькой круглой бородкой. Он преподавал греческий язык, был со всеми изысканно вежлив и, как говорили, писал стихи на родном языке. Он любил живопись, имел несколько хороших картин и выказывал неизменно интерес к моим работам по живописи.
Разыскав меня позднее в Петербурге, захаживал ко мне, купил у меня однажды пейзажный этюд и даже заказал картину на мой сюжет. Думаю, что он делал это с целью помочь мне несколько материально, видя, что мне нелегко жилось в первые годы моего студенчества. Он имел очень доброе сердце, а женитьба на племяннице Победоносцева, располагавшей некоторыми средствами, облегчала ему возможность время от времени приходить тому или другому на помощь.
Много лет спустя я узнал, что он считается у себя на родине значительным поэтом и пользуется популярностью. Он умер во время революции где-то в России, которую страстно любил, считая ее своей второй родиной.
Интересными были уроки зоологии, которую преподавал молодой приват-доцент Московского университета Н.Л.Гондатти. Читал он несколько вычурно, нараспев, но давал много сведений. Помню, я очень удивился, когда лет двадцать спустя узнал из газет, что он уже стал иркутским генерал-губернатором. Это превращение для меня и до сих пор непонятно. Когда он уехал из Москвы в сибирскую экспедицию, его сменил В.А.Вагнер, впоследствии профессор Петербургского университета.
Заметной фигурой в лицее был наш врач, профессор В.И.Ельцинский, памятный мне как по скарлатине, которой я долго болел, так еще более по своему собранию картин. Приятель и собутыльник В.Е.Маковского, он имел пять или шесть его небольших картинок, очень меня притягивавших в первые лицейские годы. Я просил Ельцинского дать мне одну из них скопировать, но он отказал мне в этом.
Не видав никогда в жизни типов Маковского, я не мог ему подражать, но, не считая возможным ограничиваться одними портретами и натюрмортами, решился попробовать свои силы в жанре из знакомой мне школьной жизни. Я написал Карася, задремавшего на скамейке в лицейском коридоре, и группу подкравшихся к нему школьников, из которых один запускает ему "гусара" в нос.
Мы все ходили в серых куртках, не дававших никаких живописных пятен, поэтому я переписал все куртки на гимназические мундирчики, игравшие яркими красками, да уж заодно и Карася одел в форму швейцара.
В таком роде я написал несколько картинок, но чувствовал, что все они выходят неизмеримо хуже портретов и этюдов с натуры, ибо все писаны "от себя". Элементы этой отсебятины я вскоре стал замечать и на картинах Маковского, которые мне понемногу разонравились. Когда слава о моих портретах дошла до Ельцинского и он их увидел, он предложил взять у него любую картину Маковского для копирования.
Под разными предлогами я уклонился от этого: к Владимиру Маковскому я потерял уже вкус.
К младшим лицейским пансионерам обычно прикомандировывался так называемый "старший воспитанник", избиравшийся из числа лучших учеников выпускного класса, отделявшийся от своего класса и получавший отдельную комнату в пансионе младших воспитанников второго или третьего классов. Иногда старших воспитанников бывало и двое - один в пансионе приготовительного и 1-го классов, другой в пансионе 2-го и 3-го.
На их обязанности лежало чтение детям вслух "опробованных" книг, исторических повестей и романов, рассказов из хрестоматии и т.п.
Кроме этих старших воспитанников, так сказать, по праву, - лучших учеников выпускного класса, - были на правах старших и ученики 7-го или даже 6-го класса, по приказу Каткова. Это были сыновья самых влиятельных людей того времени, в покровительстве которых нуждался Катков. Тут уж не справлялись об успехах этих незаконных старших воспитанников, обычно самых отъявленных оболтусов, открыто глумившихся над преподавательским персоналом.
Больше всех позволял себе в этом смысле князь Орлов, окончательно распустившийся и державший себя таким хамом, что с ним решительно не было сладу.
Помню, какое негодование вызвал у всех нас один его поступок. У нас был в пятом или шестом классе французский гувернер мосье Пюжен. Хотя ученики, всегда любящие коверкать иностранные фамилии на русский лад, и перекрестили его в Пижона, но к нему вовсе не было дурного или презрительного отношения. Орлов, разозлившийся на него за что-то, стал его ругать последними словами, грозя отхлестать плеткой, бывшей у него в руках, если он тотчас же не снимет ему сапоги.
И Иосиф Иванович, как звали Пюжена, вынужден был сапоги снять. Мало того, после этого случая Орлов, как только ему хотелось сорвать на ком-нибудь свою злобу, кричал на весь пансион:
- Эй, Иосиф, иди снимать сапоги!
У меня клокотало в груди и темнело в глазах. Я однажды не выдержал и спросил Иосифа Ивановича, как он может так унижаться перед этим негодяем?
- А разве вы хотите, чтобы я подвергся участи мосьё Кросса? – спросил он меня.
Кросс был уволен Катковым за какой-то конфликт с одним из барчуков-башибузуков. Этого эпизода я не имел сил рассказать моим родителям.
Когда я был во втором классе, к нам прикомандировали старшим воспитанником первого ученика восьмого класса Мишу Бардыгина, сына егорьевского фабриканта, бывшего после Клопова городским головой, - Н.М.Бардыгина. Последний сначала ни за что не хотел, чтобы его сын после четвертого класса прогимназии продолжал образование, находя, что торговать можно и неученому, и только по настоянию моего отца, дававшего ему частные уроки, Мишу отдали в лицей.
стр.1 -
стр.2 -
стр.3 -
стр.4 -
стр.5 -
стр.6 -
стр.7 -
стр.8 -
стр.9 -
стр.10 -
стр.11 -
стр.12 -
стр.13
Продолжение...
|
