Грабарь - на главную
  

Игорь Эммануилович Грабарь

1871 - 1960






» Биография Грабаря         
» Хроника жизни      
» Галерея живописи    
» Путешествия  
» Директор Третьяковки   
» Образы природы   
» Мастер натюрморта  
» Закат жизни   
  

Картины:


Мартовский снег,
1904



Груши на синей
скатерти, 1915



Иней. Восход солнца,
1941

  
 Автомонография:

 Вступление
 Раннее детство
 В Егорьевской гимназии
 В Катковском лицее
 Университетские годы
 В Академии художств
 Мюнхенские годы
 "Мир искусства"
 Грабарь в Москве
 Музейная деятельность
 Возвращение к живописи   

   

Автомонография Игоря Грабаря

Обычно он начинал так: "Quand j'etais encore de grande taille" - "когда еще был высокого роста". Все заранее бывали готовы к этому вступлению, но оно каждый раз казалось новым и имело оглушительный успех. Он рассказывал что только на днях был на вышке Румянцевского музея. "Было чудное ясное утро. Воздух был до того чист и прозрачен, что я невооруженным глазом различал не только месяц, но и звезды. Вдали на горизонте что-то белело и синело. Что бы это могло быть? Я взглянул в свою подзорную трубу, подарок Наполеона I, и едва поверил своим глазам: передо мною открывалась роскошная панорама Алжира! Да, да, Алжира, - я сразу узнал его мраморные береговые укрепления и синее Средиземное море!"
Восторгам не было конца. Никто не верил, но это было так забавно, что слышен был визг от упоения рассказом.
- А по какому поводу подарил вам великий Наполеон подзорную трубу? - спросит, бывало, кто-нибудь из старших воспитанников.
- В битве при Ватерлоо - был ответ. - Дело было так. Несметные полчища врагов обступали нас со всех сторон. Император делал вид, что не замечает их. Генералы были в тревоге, а он, как всегда, спокоен. И только в последнюю минуту он делает величественный жест и из-под земли вырастают гренадеры - один, другой, десятый, сотый, целые полки и дивизии вернейших солдат, готовых отдать жизнь за любимого императора. Оказалось, что они были скрыты в глубоких траншеях, приготовленных заранее и тянувшихся на десятки километров. Для врагов это было так неожиданно, что они обратились в бегство. Но мы не дали им убежать: всех уложили на месте. Однако и нам пришлось нелегко, - у нас также все были перебиты. После окончательной победы Наполеон стал выкликать своих генералов. "Маршал Ней!" - "Убит, государь". "Маршар Мюрат!" - "Убит, государь!" И так все, до последнего. И вдруг я слышу: "Мосье Булье!" - "Здесь, государь!" Я оставался один. Тогда император передал мне свою собственную подзорную трубу.
- Но как же, мосье Булье, это могло случиться при Ватерлоо, когда битва при Ватерлоо закончилась поражением Наполеона? - раздается среди тишины голос старшего воспитанника.
- Это не то Ватерлоо. На этом победил Наполеон! - слышится безапелляционная реплика мосье Булье.
Постоянное общение и беседы с французами помогли нам с легкостью усвоить разговорную речь. Я овладел французским языком настолько, что говорил почти без затруднения и при чтении никогда не заглядывал в словари. Французский язык, как и немецкий, преподавался еще, кроме того, в классах. Немецкий давался мне также без труда, так как я знал и помнил его с детства: бабушка всегда разговаривала со своими сестрами по-немецки, если только не было в доме дедушки.
День наш в лицее был распределен следующим образом. Мы спали в общих Дортуарах, в которых всю ночь ходил, не смея присесть, дежурный с заводными контрольными часами на шее, не дававший разговаривать и озорничать.
Будили нас по звонку, и мы одевались и шли умываться, после чего отправлялись вниз, в столовую, пить горячее молоко с булками. Покончив с этим, мы поднимались на второй этаж, в церковь, на общую молитву всех восьми классов и затем расходились по классам.
В 12 часов был горячий завтрак, который получали и все приходящие ученики, затем снова шли в классы, потом обедали, около часу гуляли или играли в саду в лапту, часа два отдыхали и вечером в своих пансионах готовили заданные уроки под наблюдением и руководством специальных туторов. Выпив опять молока, ложились спать. Так проходили день за днем, пока не наступали суббота или канун праздника, когда нас, имевших родных, брали по домам, или пока не приходили каникулы, когда большая часть живущих разъезжалась.
Состав преподавателей был подобран в полном соответствии с катковской политической установкой, и если тем не менее не все они были махрово-черносотенны, то их присутствия попросту недоглядели. Самым главным мракобесом был Владимир Владимирович Назаревский, преподаватель истории, впоследствии председатель Московского цензурного комитета, прославившийся своим изуверством. Ученики презирали его, не столько, впрочем, за черносотенность, потому что в его формулировке она вызывала только смех, сколько за неимоверную глупость и тупость. Он был, действительно, непроходимо глуп, и его глупостью ловко пользовались ученики, не успевшие выучить урока. А он требовал точного повторения всех анекдотов Иловайского и не выносил критического к ним отношения. Не знающий урока воспитанник заводил обычно одну и ту же канитель, спрашивая с деланно наивным видом: "Владимир Владимирович, а какая разница между западным абсолютизмом и русским самодержавием? Ведь это же одно и то же?"
Этого бывало достаточно, чтобы пол-урока ушло на разъяснение столь преступного для лицеиста непонимания основ русского самодержавного строя. Назаревский, человек огромного роста, тучный и желтолицый, сразу багровел и начинал неистово заикаться. Он был заикой и каждую фразу начинал со слов: "Того... этого... как его... к... к... как вы смеете такие вещи говорить? Узнал бы про это Михаил Никифорович! Храбров, объясните Сибирскому разницу". Или: "Гольденвейзер, пристыдите Головина". Князь Сибирский и брат председателя второй Государственной думы П.А.Головин были с ленцой.
Мы с Гольденвейзером были лучшими учениками и оба были стипендиатами, он - приходящим, я - живущим. Отец Н.Б.Гольденвейзера состоял сотрудником "Московских ведомостей", и Катков принял в лицей его сына. Его младший брат, Александр Борисович, пианист, был тогда на положении вундеркинда. Оба мы постигли искусство водить за нос Назаревского для пользы недочитавших урока и на потеху всему классу. Урок спешно дочитывался, а класс сердечно веселился. Один только Назаревский не замечал, что он является посмешищем всех тридцати озорников. А мы с Гольденвейзером, знавшие историю не по Иловайскому, а по настоящим книгам, заливались соловьями, развивая и даже углубляя катковские мысли. Я никогда не мог понять, как умный Катков мог держать у себя такого явного кретина, не умевшего и в сотый раз разгадать нашего выигрышного трюка. стр.1 - стр.2 - стр.3 - стр.4 - стр.5 - стр.6 - стр.7 - стр.8 - стр.9 - стр.10 - стр.11 - стр.12 - стр.13

Продолжение...


  Реклама:
  » 


  Русский и советский художник Игорь Грабарь - картины, биография, статьи
 igor-grabar.ru, по всем вопросам - webmaster{a}igor-grabar.ru