|
Картины:
Дельфиниумы, 1944
Портрет Валентины
Михайловны Грабарь,
жены художника, 1931
Лучезарное утро, 1922
|
Автомонография Игоря Грабаря
В начале 1915 года, в разгар работ, он заехал в Галерею. Увидав в зале Совета новую картину Левитана, он спросил: "Что это?" Я ответил, что могу его поздравить с новым приобретением: Совет только что приобрел для Галереи эту вещь, одну из лучших левитановских вообще. Щербатов вспылил: "Как приобрел Совет? Без меня?" Я объяснил ему затруднительное положение, в котором очутился Совет, получив предложение владельца картины либо приобрести вещь в течение ближайших дней, либо отказаться от нее, так как на картину имеется претендент.
Как раз эту именно, одну из последних картин Левитана я воспроизвел в своем "Введении в историю русского искусства", единственную из всех его вещей, считая ее лучшей, наиболее выразительной и в то же время необыкновенно лаконической. Мог ли я колебаться, получив предложение купить ее для Галереи. Я немедленно собрал летучий Совет, и мы единогласно решили картину приобрести. Щербатову была также послана телеграмма.
Щербатов ушел, не сказав ни слова. Он в тот же день имел совещание с Остроуховым, и оба они открыли жестокую кампанию в прессе, обвиняя меня в диктаторских замашках. От обвинения в диктаторстве перешли к обвинениям в оскорблении "незабвенной памяти". Щербатов в своей запальчивости и озлоблении совершенно забыл, что вся реформа проводилась с одобрения Совета, между прочим и с его собственного благословения. Началась схватка не на жизнь, а на смерть. Опытный в думских интригах Остроухое при помощи зятя Гучкова сразу перевел вопрос на почву борьбы партий.
В прессе появились статьи щербатовского зятя Евгения Трубецкого "Захватное самодержавие в Третьяковской галерее", Влад. Маковского "Крушение художественных учреждений в Москве", Н.Кравченко "Третьяков и его исказители", Сергея Глаголя "Павел Третьяков или Игорь Грабарь?", московского старожила "Московский вандал" и сотни других. Атмосфера была насыщена злобой и неправдой.
К осени перевеска была закончена. Прогрессивные гласные настаивали, чтобы я сделал исчерпывающий доклад в думе, для чего должен был быть выделен специальный день. В октябре я сделал доклад, предпослав ему предварительно осмотр новой развески со стороны всего состава думы. Я сам водил гласных по залам, разъясняя смысл развески и ее принципиальные установки. Гласные даже консервативной группы были, видимо, удовлетворены реформой Галереи, и кляузы Щербатова и Остроухова, вздорные и неумные, не возымели действия, на которое были рассчитаны.
Но все же окончательное решение затянулось, и только в мае 1916 года дума всецело одобрила реформу, проведенную Советом Галереи. Это была огромная победа и немалое утешение за поистине гигантскую работу, проведенную в течение 1913, 1914 и 1915 годов.
Почти одновременно с избранием меня в попечители Третьяковской галереи я был назначен действительным членом Академии художеств. Мне надо было каждый месяц ездить туда на заседания Совета Академии. Обычно я останавливался у А.И.Зилоти, так как у меня всегда было о чем беседовать с Верой Павловной по разным делам Галереи и мы ходили с нею по петербургским выставкам. У Зилоти останавливался и С.В.Рахманинов, двоюродный брат Александра Ильича.
В то время Зилоти дирижировал своими симфоническими концертами и у него постоянно бывали по вечерам после концертов исполнители - Скрябин, Сергей Прокофьев и другие. Был раз и Никиш.
После Февральской революции был организован Совет по делам искусства при комиссаре Временного правительства над бывшим Министерством Двора. Этим комиссаром был Ф.А.Головин, заместителем которого по Москве был М.В.Челноков. Я в свою очередь был заместителем последнего. Главным делом, которым пришлось заниматься по этой общественной линии - ибо службой это не было, никакого жалованья не полагалось и было это не слишком четко вообще, - была эвакуация сокровищ Эрмитажа в Москву.
Дело это было затеяно напрасно, по личной инициативе Керенского, которого Бенуа никак не мог убедить отказаться от эвакуации - ненужной, бесцельной и небезопасной. Возня была невероятная как в Петербурге, в Эрмитаже, так и в Москве, в Кремле.
Только что эвакуация была закончена, как грянула Октябрьская революция. Челноков бежал из Москвы еще до Октября, и мне приходилось вместо него собирать заседания Московского Совета по делам искусства и музеев, в состав которого входили все видные деятели искусства: А.И.Южин, В.И.Немирович-Данченко, Л.В.Собинов и много других, - всех не вспомню. Когда начались вспышки саботажа, я пригласил повестками в Исторический музей всех работников искусства, какие были налицо в Москве. В подавляющем большинстве явились музейные работники.
В музеях саботажа еще не было, но он мог каждую минуту возникнуть, почему и надо было со всей решительностью выступить против всяких попыток перекинуть его из банковских, городских и большинства государственных организаций и учреждений в музеи.
В этом смысле я высказался, открывая собрание и акцентируя на моменте охраны музейных сокровищ. "Если вам дороги эти сокровища, вы все останетесь на местах, если вы уйдете, значит, вы притворялись, что они близки вашему сердцу", - говорил я, приглашая оставаться всех на своих местах. В этом духе и была принята подавляющим большинством резолюция.
Но вскоре и государству пришлось подумать об организации охраны музейных ценностей и памятников искусства и старины. Головинский Совет в значительной степени обязан своим возникновением стихийному отливу художественных антикварных ценностей из России за границу, испугавшему Временное правительство. В дни Керенского увозили целыми поездами обстановку, картины, скульптуры, драгоценности. То же продолжалось и в начале Октябрьской революции.
По мысли В.И.Ленина, еще во время пребывания первого Советского правительства в Петербурге, бывшем уже тогда Петроградом, А.В.Луначарский организовал в ноябре 1917 года ПРИ Наркомпросе "Коллегию по делам музеев и охране памятников искусства и старины". Возглавлял ее Г.С.Ятманов, главными помощниками которого были Я.П.Покрышкин и К.К.Романов. Постоянное участие в заседаниях коллегии принимали Н.Я.Марр, С.Ф-Ольденбург, С.Я.Тройни&сий, И.А.Орбели, Н.П.Сычев и П.И.Нерадовский. Вскоре "коллегия" была переименована в "отдел".
Когда возникла мысль о переезде правительства в Москву и явилась надобность в конструировании при Наркомпросе в Москве аналогичного органа, Луначарский в конце 1917 года прислал ко мне Ятманова и тов. Кюммеля, заведовавшего Комиссариатом имуществ Республики, предложив мне организовать из московских работников коллегию, аналогичную петроградской.
стр.1 -
стр.2 -
стр.3 -
стр.4 -
стр.5 -
стр.6 -
стр.7 -
стр.8 -
стр.9 -
стр.10 -
стр.11 -
стр.12 -
стр.13 -
стр.14 -
стр.15 -
стр.16
Продолжение...
|
