|
Картины:
Дельфиниумы, 1944
Портрет Валентины
Михайловны Грабарь,
жены художника, 1931
Лучезарное утро, 1922
|
Автомонография Игоря Грабаря
Возражений он органически не переносил, порывая из-за них нередко со старыми друзьями. В такой атмосфере самовлюбленности и преклонения посетителей Трубниковского переулка перед его остротами, сентенциями и приговорами он то и дело влетал с покупками самым курьезным образом.
Незачем говорить, что в собрании Остроухова не было ни одного Веласкеса, как не было и Корреджо, Веронезе, Эль Греко.
Но и русская часть его собрания была далеко не на высоте его средств и тех возможностей, какие ему давали дружеские связи с лучшими русскими художниками и долголетняя практика по Третьяковской галерее.
Какое исключительное собрание старых и новых русских мастеров мог составить Остроухов и как оно в конечном счете малозначительно! И это несмотря на то, что он не слишком стеснялся в своих покупках тем, что состоял во главе Галереи:
к нему несли вещи на дом, несли ежедневно, и он не всегда доводил до сведения Совета о лучших картинах, приносившихся ему в Трубниковский переулок, оставляя для своего собрания такие шедевры, как портрет "Прейс" Кипренского.
Главный враг Остроухова Иван Евменьевич Цветков был его прямым антиподом. Остроухов был западником, не мог жить без ежегодной поездки в Париж и Биарриц, превозносил все иностранное и вечно возился с кем-либо из заезжих "знатных иностранцев", особенно музейных деятелей, историков искусства, художников, коллекционеров.
Цветков презирал все иноземное, и людей, и искусство, и даже предметы обихода, признавая только русское. Остроухов одевался элегантно, шил костюмы у первых парижских портных - Цветков носил дома косоворотку и шаровары в сапогах бутылками.
У Остроухова обстановка была "ампирная" и "луисезная", он покупал старый фарфор, люстры, бра - у Цветкова все было в русском стиле: дом он выстроил по проекту Виктора Васнецова, из его кабинета открывался вид на Кремль, вся обстановка, до оконных занавесок включительно, была сделана по рисункам того же Васнецова.
Признавал он только русских художников, которых считал головой выше иностранных, из русских же - главным образом передвижников, а из последних - Владимира Маковского. Остроухое склонен был признавать представителей новейшего искусства, отвергая только крайних, вроде Гончаровой и Ларионова,
но, повесив у себя Матисса, правда дареного, Цветков не выносил "декадентства", этого "исчадия адова", во всех его многообразных проявлениях. Он при жизни заказал себе надгробный памятник, "чтобы, изволите видеть, не вздумали еще декадентского соорудить". Слова "изволите видеть" он вставлял буквально в каждую фразу.
Проект памятника ему также сделал Васнецов, которого после Маковского он ценил выше всех. Третьим уже шел Репин.
Особенно больших средств он не имел, ибо был сыном симбирского священника, но, служа в Поляковском земельном банке, постепенно дошел до поста члена-оценщика, дававшего ему изрядные проценты. Все же много платить он не мог и особенно замечательных картин у него не было.
Кроме того, не имея большого помещения, он покупал только вещи незначительных размеров. Когда Остроухову, считавшему Цветкова последним Терситом, говорили о его замечательных эскизах к картинам знаменитых русских художников, он зло высмеивал своего "друга":
- У меня, видите ли, все эскизы художников, сделанные ими до написания картин, то есть настоящие эскизы, а у Цветкова - эскизы тех же художников, сделанные уже с картин, то есть маленькие повторения. Таких мне и даром не нужно.
У Цветкова совершенно не было художественного глаза, и он мог покупать и покупал за Левицкого и Кипренского портреты, ничего общего с ними не имевшие, и даже прямые подделки, которые потом приходилось ликвидировать.
Но больше всего ему недоставало вкуса, и печать жестокой безвкусицы лежала не только на всей его обстановке и в домашнем быту, но и на его собрании. Как и все московские собиратели его времени, он тянулся за Третьяковым, поставив себе целью создать маленькую Третьяковскую галерею.
Он и назвал свое собрание "Цветковская галерея", не отдавая себе отчета в гигантской разнице уже самых интеллектов Третьякова и его собственной маленькой персоны. Там - одержимость идей, талант, такт, отсутствие позы, здесь - одно мелкое тщеславие.
И все же мне было бесконечно жаль, когда мои товарищи по музейному отделу решили ликвидировать Цветковскую галерею. Я решительно возражал, считая, что вся обстановка Ивана Евменьевича, с ее чисто московской курьезностью, чудачеством и безвкусицей, была уникальным памятником эпохи, заслуживавшим сохранения.
В 1912 году душевнобольной посетитель Третьяковской галереи изрезал картину Репина "Иван Грозный и сын его Иван". Поднялся вопрос о плохой постановке дела охраны Галереи, и враги Остроухова воспользовались этим случаем, чтобы свести с ним счеты.
Цветков, конечно, также немало поработал в эти дни над задачей сокрушения своего врага, мобилизовав через друзей всех, кого мог, из числа активных гласных думы. Началась скрытая травля, выведшая Остроухова из себя, и он подал в отставку. Надо было найти нового попечителя.
Тогда происходила ожесточенная борьба двух думских партий: консервативной, состоявшей из откровенных мракобесов, членов "Союза истинно русских людей", а также правых - октябристов - контрреволюционеров и буржуазно-монархической - кадетов.
В течение первого десятилетия нового столетия в думе господствовали правые, в начале второго десятилетия вес кадетов настолько усилился, что они были уже накануне своего определенного большинства. Не знаю, кому пришло в голову выдвинуть мою кандидатуру в попечители галереи, знаю лишь, что эта идея исходила из кадетских кругов, главным образом от группы Н.И.Астрова, будущего городского головы. Из разных соображений мою кандидатуру поддерживал и тогдашний городской голова Н.И.Гучков. Я узнал обо всем этом лишь после того, как получил письмо от Остроухова, просившего меня приехать к нему из Дугина. У него я застал Гучкова и, помнится, еще кого-то. Остроухое рассказывал мне о выдвинутой группой гласных мысли и настаивал на том, чтобы я не отказывался, а тотчас же согласился поставить свое имя на баллотировку, уверяя, что выборы обеспечены и что никакого другого кандидата нет. Он очень опасался, как бы не выдвинулась в сумятице кандидатура Цветкова.
Я согласился, поставив два условия: чтобы мое попечительство было недолгим, впредь до находки другого кандидата, и чтобы мне было разрешено провести в Галерее ряд реформ, в которых назрела надобность. На это согласились. Выборы состоялись, и я прошел, поддержанный большинством.
стр.1 -
стр.2 -
стр.3 -
стр.4 -
стр.5 -
стр.6 -
стр.7 -
стр.8 -
стр.9 -
стр.10 -
стр.11 -
стр.12 -
стр.13 -
стр.14 -
стр.15 -
стр.16
Продолжение...
|
