|
Картины:
Дельфиниумы, 1944
Портрет Валентины
Михайловны Грабарь,
жены художника, 1931
Лучезарное утро, 1922
|
Автомонография Игоря Грабаря
Окончив курс Практической академии в Москве, Остроухов вслед за тем пополнил свое образование систематическим чтением книг на русском и иностранных языках. Он основательно, будучи уже взрослым, изучил французский, немецкий, а позднее и английский языки, только чтобы иметь возможность свободно на них читать. Он научился и недурно играть на рояле, любя музыку и изучив музыкальную литературу. У него был вкус, и он хорошо разбирался в художественных произведениях.
Несколько досадных недостатков сводили иногда на нет все эти достоинства. Женившись на дочери Петра Петровича Боткина, едва ли не самого богатого из Боткиных, - Надежде Петровне Боткиной, на других дочерях которого были женаты поэт А.А.Фет и Н.И.Гучков, московский городской голова после князя Голицына, Остроухов сразу разбогател, завел свой особняк в Трубниковском переулке, журфиксы, обеды и ужины, на которые съезжалась избранная купеческая и избранная художественная Москва.
Остроухов не по дням, а по часам становился балованнее, капризнее и невоздержаннее, позволяя себе распоясываться и распускаться не только при своих и при друзьях, но и в присутствии незнакомых. Кровь московского самодура, чистокровного "Тит Титыча", в нем то и дело просачивалась сквозь холеную кожу "европейца".
Остроухов перестал серьезно работать. Одновременно с возвышением его существенного положения он падал как художник. Он ежедневно в положение часы должен был находиться "в деле", то есть сидеть в конторе чаеторгового предприятия "Петра Боткина сыновей", ибо иначе тесть перестал бы давать зятю деньги.
А тесть был типичным московским коммерсантом пореформенной эпохи - суровым, строгим, жестоким. Ему доставляло удовольствие поиздеваться над просителями, которых, конечно, было немало. Один из них с горечью рассказывал мне, много лет спустя, о своем визите к Петру Петровичу. Он пришел просить помочь ему в деле издания нужных и полезных книг. Тот принял его вежливо и терпеливо и долго выслушивал соображения и мысли посетителя.
Последний был уже уверен, что его дело выгорит, ибо Петр Петрович слушал с видимым интересом и участием. Когда тот кончил, Боткин пригласил его стать вместе с ним на колени и помолиться. Он истово клал земные поклоны и с жаром молился. Это еще более убедило посетителя в удачном исходе его посещения. Молитва, однако, все затягивалась, и только через час старик встал, крепко пожал посетителю руку и, пожелав всех благ, подал ему осьмушку чаю. Одураченный, тот ушел, конечно, ни с чем.
После смерти тестя Остроухову пришлось по-прежнему, уже по привычке и в силу крепко укоренившихся в купечестве традиций, ходить в контору, ежедневно отсиживая там положенные часы. Так же ходили и Гучков и сын Д.П.Боткина, Петр Дмитриевич, наследовавший отцовское собрание иностранных мастеров. В свои конторы продолжали ходить и К.С.Станиславский и "скорпионщик" С.А.Поляков в те годы, когда у первого был уже свой театр, а второй издавал "Весы". Москва - ничего не поделаешь.
Обстановка богатства, почета, лести быстро развила в Остроухове чванство, самоуверенность и всякие фанаберии, делавшие его временами нестерпимым, особенно с тех пор, как он пристрастился к вину. Он пил только красное, но пил целый день и к вечеру обычно бывал "на взводе". Тогда он принимался "крутить". Серов рассказывал мне забавный случай из числа многих, связанных с его воспоминаниями о подвыпившем Остроухове.
Поздно вечером Остроухов как-то позвонил Серову:
- Антон, ты?
- Я.
Серов по голосу слышит, что Остроухов "готов".
- Приезжай немедленно ко мне.
- Ты с ума сошел - уж второй час!
- А я тебе говорю - приезжай: не пожалеешь - очень важно, я сейчас пошлю за тобой Ивана с санями.
Пришлось ехать. Серов был уверен, что к Остроухову привезли какого-нибудь невиданного Левицкого или Рокотова для Галереи. Надо было ехать. Остроухов встретил его в вестибюле рядом с передней, в шубе.
- Ну, едем скорее.
- Куда?
- Как куда? К Яру.
- Как к Яру, почему к Яру?
- А так, цыган слушать.
Остановить выпившего Остроухова не было возможности, а так как пускать его в таком состоянии одного было немыслимо, то чинному и семейному Серову пришлось отдуваться и ехать. До Казенной палаты на Воздвиженке доехали без приключений, но маленькому Серову было трудно держать огромную, раскачивающуюся во все стороны тушу Остроухова, чтобы оградить ее от падения.
Перед великолепным фасадом палаты вытянувшееся тело Остроухова скользнуло из саней, как мороженая белуга, и очутилось на снегу. Иван остановил лошадь и дал сойти Серову, после чего, не обращая внимания на обоих, стал спокойно и бесстрастно объезжать лошадь вокруг тела барина, лежавшего замертво на снегу.
Он сделал по крайней мере с десяток кругов, пока Серов не привел городового, чтобы помочь ему уложить в сани недвижимого Остроухова и привезти его домой. Иван рассуждал резонно: "То дело господское, там они - как хотят, а мое дело кучерское - лошадь горячая". Несмотря на большие средства и возможность в 8о-х годах покупать за бесценок первоклассные произведения старых и новых мастеров, Остроухов не сумел создать галереи высокого ранга, о которой мечтал всю жизнь. Он слишком разбрасывался, собирая решительно все: и Египет, и Китай, и Ренессанс, и старых мастеров и новых, иностранцев и русских, живопись и прикладное искусство, автографы и книжные редкости. Если собираешь все, не соберешь ничего.
Кроме того, он обладал еще одним недостатком, свойственным коллекционерам, не в меру самоуверенным, но не вышколенным и недостаточно тонкой культуры: он нещадно переоценивал свои покупки, считая все первоклассным, поэтому у него были только подлинные Веласкесы - их было целых три! - были Корреджо, Веронезе, Эль Греко и много других великих имен. При этом всегда последняя покупка была самой феноменальной, лучшей из всех предыдущих: "Ничего подобного нет ни в Эрмитаже, ни в Лувре!"
стр.1 -
стр.2 -
стр.3 -
стр.4 -
стр.5 -
стр.6 -
стр.7 -
стр.8 -
стр.9 -
стр.10 -
стр.11 -
стр.12 -
стр.13 -
стр.14 -
стр.15 -
стр.16
Продолжение...
|
