|
Картины:
Последний снег
Ясный осенний вечер,
1923
Толстые женщины.
Гротеск, 1904
|
Автомонография Игоря Грабаря
Михаил Петрович Боткин был одной из самых ярких фигур старой Академии, сохранившей влияние в различных художественных организациях Петербурга и после реформы Академии, хотя сам он в Академию не попал. Бездарный художник, не умевший ни рисовать, ни писать, он благодаря своему богатству и связям еще со времени брата "испанца", Василия Петровича Боткина, и брата лейб-медика, Сергея Петровича, а главным образом благодаря близким отношениям к Александру Иванову, по старой памяти, всегда и всюду выдвигался на первое место. Он был бессменным членом всевозможных жюри, тормозя дело пополнения музеев произведениями хороших художников.
С внешней стороны он был похож на лукавого московского подьячего XVII века, какими мы их обычно себе рисуем: с жидкой монгольской бородкой, монгольскими маленькими глазами и преувеличенной ласковостью в обращении. При встрече он всегда обнимался и говорил какие-нибудь сахарные любезности. Так, обнимая того же Бенуа, которого ненавидел, считая его самым отъявленным декадентом, он сладко и вкрадчиво говорил, захлебываясь от счастья обнимать такого талантливого художника:
- Дорогой мой, какой же вы талантливый и как же я вас люблю.
Это был предатель по природе, изменник по страсти, интриган по культуре.
Как известно, Александр Андреевич Иванов, приехав со своей картиной "Явление Христа народу" из Рима в Петербург, остановился у Боткина в его особняке, на углу 18-й линии и набережной Васильевского острова. Боткину тогда было девятнадцать лет, и он познакомился с Ивановым, будучи в Риме. Вскоре по приезде в Петербург Иванов умер у него в доме от холеры, как тогда говорили. Когда к нему явился брат покойного, Сергей Андреевич, то оказалось, что все лучшие ивановские этюды уже были собственностью Михаила Петровича, которые он не то получил в подарок, не то взял в счет каких-то Денег, переданных покойному будто бы еще в Риме, а затем и в Петербурге. Мягкому Сергею Андреевичу ничего не оставалось делать, как примириться 5 фактом потери, что ему было горько, ибо он решил пожертвовать все собрание этюдов и картин в какой-нибудь музей, не распыляя их.
Бенуа плохо верил в официальную причину смерти Иванова. Хорошо зная Фантастическую фигуру Боткина, недаром прозванного Шуйским, он полушутя-полусерьезно говорил, что "холера" выдумана Михаилом Петровичем и бедой Александр Андреевич умер не своей смертью.
И действительно, собственные рассказы Боткина о происхождении его знаменитой коллекции произведений эпохи Ренессанса, слышанные мною от него лично, в Москве, у Остроухова, в присутствии лиц еще живущих и сейчас, могут дать повод к самым мрачным гаданиям. Из этих рассказов одним из самых колоритных и поистине потрясающих был рассказ о систематическом выкрадывании Боткиным у Демидовых Сан-Донато из подвалов их флорентийского замка скульптур высочайшей ценности. Все это совершалось в темные ночи при содействии княжого садовника, хорошо оплаченного вором, с почетом принимавшимся хозяином в дневные часы.
Боткину доставляло физическое наслаждение вливать ложку дегтя во все бочки с медом, стоявшие на его дороге и почему-либо ему мешавшие. Не было такого хорошего и большого художественного предприятия, которого он не стремился бы сорвать. Делал он это столь мастерски, что его участие в очередной "пакости" не легко было установить: о нем больше догадывались. В частности, по его доносу градоначальнику была накануне открытия запрещена замечательная выставка произведений старых мастеров в залах "Общества поощрения", организованная журналом "Старые годы". Тогда-то у барона Н.Н.Врангеля, главного устроителя выставки, не выдержали нервы, и он дал скверному старику пощечину.
Журнал "Художественные сокровища России" был официальным изданием "Общества поощрения художеств", одним из влиятельных членов которого был Боткин. Избрание вместо Бенуа Прахова обеспечивало опубликование его перегородчатых эмалей, в подлинности которых давно уже высказывал сомнения Н.П.Кондаков. Мнение последнего значительно позднее, уже во время революции, удалось подтвердить и обосновать путем экспертизы, не оставившей сомнения в поддельности боткинской коллекции.
Самому Прахову также улыбалась перспектива его редакторства: ему надо было опубликовать и свою коллекцию рисунков старых мастеров, репутация которых была также подмочена, ибо среди них было немало ложных атрибуций и прямых подделок.
Зимою 1901/02 года Щербатов со своим другом В.В. фон Мекком задумал организовать нечто вроде постоянной выставки картин, мебели, ценных архитектурных интерьеров и прикладного искусства. Они обратились ко мне, прося меня стать во главе этого предприятия, на которое они смотрели, как на среднее между чисто меценатским и коммерческим. К сожалению, точек над "и" поставлено не было, и в общем увлечении, не будучи слишком практичными и не обладая коммерческими талантами, мы создали предприятие недостаточно жизнеспособное и, прежде всего, далекое от принципа хотя бы частичной самоокупаемости.
Я говорю "мы", так как в это увлекательное дело впряглись все мы: Бенуа, Лансере, Бакст, Константин Коровин, А.Я.Головин и я. Приняли творческое участие и "хозяева" - Щербатов и Мекк, интересовавшиеся прикладным искусством, главным образом дамскими нарядами, которые сами сочиняли и комбинировали.
Бенуа и Лансере сделали проект стильной гостиной, Бакст - очаровательного будуара, Коровин - комнаты, построенной на мотиве зеленой ржи и васильков, Головин - русского терема, резного из дерева. Я взял то, что осталось незанятым: главный вход с лестницей и голландские печи.
Последние не должны были отнимать места на стенах, нужного для картин, почему надо было придумать печки приниженного типа, печки-лежанки, вернее, печки-полки, на которых можно было бы расставлять предметы декоративного искусства. При этом печи и сами должны были быть декоративными, но в то же время и греть. Пришлось долго придумывать систему национальных дымовых оборотов.
В течение всего лета шли работы по реализации проектов в натуре. Для комнаты Бенуа и Лансере тянули по специальным барочным шаблонам карнизы, для будуара выстроили деревянный каркас в соответствии с овальным планом комнаты, для терема вызванные из Москвы резчики резали из липы все стены в "зверином стиле", под старые волжские барки, с "сиренами", львами и всякими "травами". Большое участие в последних работах принимал юный тогда Сергей Васильевич Чехонин. Щербатов с Мекком сделали комнату на мотив павлиньего пера.
Коровин и Головин смешили нас своей знаменитой неприязнью. Коровин, человек с душой нараспашку, не скрывал своей неприязни к Головину, шедшей от соперничества по театральным постановкам; Головин, скрытный и невеселый по натуре, приходил на работу озираясь, нет ли там "черного человека", которого давно уже мистически боялся.
стр.1 -
стр.2 -
стр.3 -
стр.4 -
стр.5 -
стр.6 -
стр.7 -
стр.8 -
стр.9 -
стр.10 -
стр.11 -
стр.12 -
стр.13 -
стр.14 -
стр.15 -
стр.16
Продолжение...
|
