|
Картины:
Последний снег
Ясный осенний вечер,
1923
Толстые женщины.
Гротеск, 1904
|
Автомонография Игоря Грабаря
Больше всего Серов не выносил пошлости, чувствуя ее за версту везде и во всем. Ко всякому проявлению пошлости он был беспощаден и жесток, что при его всем известной правдивости, создавшей ему репутацию московского Катона, приводило иногда к сложным положениям и конфликтам.
Часто приходил в редакцию деятельный член кружка "Мира искусства" Ян Францевич Ционглинский, один из первых по времени русских модернистов-пленэристов. Поступивший в Академию после окончания университета, он выгодно отличался всей своей культурной талантливой фигурой среди художников "Петербургского общества", с которыми был связан дружбой со времен Академии. Прекрасный музыкант и блестящий пианист, он бредил тогда Вагнером, которого вечно наигрывал, зная его наизусть.
Очень колоритной фигурой в редакции "Мира искусства" был Альфред Павлович Нурок, главный сотрудник Нувеля по редактированию музыкальной части журнала, но принимавший также деятельное участие и в хронике искусства вообще.
Сын известного лектора английского языка при Петербургском университете и автора популярного учебника этого языка, он был культурен, образован, начитан, говорил одинаково хорошо на многих языках, был остроумен, ядовит и находчив - словом, имел все данные для того, чтобы стать присяжным юмористом. Он и был присяжным юмористом "Мира искусства". Ему принадлежат все те едкие, полные сарказма заметки, которые появлялись в каждом номере журнала за подписью "Силен". Они больно били по всякой бездарности, художественному чванству, пустоте и пошлости. Сдержанный Философов не пропускал слишком отравленных стрел Нурока, находя их выходящими за пределы допустимого озорничества, но и того, что появлялось в печати, было достаточно, чтобы ежемесячно отравлять кровь замороженным знаменитостям от искусства. Нурок был самым пожилым из сотрудников, если не считать главного музыкального критика Лароша. Среднего роста, совершенно лысый, с особым, заостренным, черепом, большим горбатым носом, в пенсне, с козлиной бородкой, со своей не сходившей с лица ехидной улыбкой, он имел действительно нечто от Силена, отличаясь от последнего (как известно, упитанного и жирного) необычайной худобой. Его внешность и внутреннюю сущность очень хорошо передал Серов в своей литографии 1899 года.
С.А.Виноградов, выставлявшийся в первом году появления "Мира искусства" на передвижной выставке, рассказывал мне о том эффекте, какой производили заметки Нурока на компанию передвижников.
Секретариат выставки в Москве. Сидят столпы передвижничества, в своей постепенной деградации дошедшие до беспомощных лубков: Г.Г.Мясоедов, Е.Е.Волков, К.В.Лемох, А.А.Киселев, Н.К.Бодаревский. Тут же и несколько художников получше, из стариков и молодежи: Владимир Маковский, Богданов-Бельский, Аполлинарий Васнецов, С.Ю.Жуковский, А.М.Корин, В.В.Переплетчиков, С.А.Виноградов и другие.
Подают свежий номер "Мира искусства" со статьей о петербургской "Передвижной", только что привезенной в Москву. Читают вслух; чтение открывает кто-нибудь из молодежи, конечно, со смаком произнося каждое слово, попадающее не в бровь, а в глаз то Мясоедову, то Волкову, то Лемоху и т. д. по порядку. Каждый из стариков, когда очередь доходит до него, не выдерживает и сплевывает на пол:
- Мерзавец!
- Подлец!
- Сукин сын!
Молодежь еле сдерживается от смеха, который ее душит, но все делают вид, что соболезнуют этим развалинам, давно потерявшим свое художественное лицо.
Но и молодым художникам доставалось временами от Нурока. Особенно плохо пришлось от его злого языка Рериху, которого в "Мире искусства" органически не переносили и который в глазах его сотрудников был тем, что принято называть "из молодых, да ранний".
Рерих, в качестве куинджиста, участвовал на академических выставках, которые Стасов, из соображений принципиальных, нещадно громил в своих статьях в "Новостях". Исключение делал он для Рериха, которого не только превозносил выше всякой меры как художника, но и устроил, как говорили, через своего друга Н.П.Собко на службу в "Общество поощрения художеств". Нурок написал на эту тему коротенькую заметку, заканчивавшуюся лаконической русской поговоркой: "Ласковая телка двух маток сосет". За Рерихом так и удержалось прозвище Рерих - Ласковая телка.
Рерих был для всех нас загадкой, и я должен признаться, что до сих пор не могу с уверенностью сказать, из каких действительных, а не только предполагаемых и приписываемых ему черт соткан его реальный сложный человеческий и художнический облик. О Рерихе можно было бы написать увлекательный роман, куда более интересный и многогранный, чем роман Золя о Клоде Лантье, в котором выведен соединенный образ Эдуарда Мане и Сезанна 1860-x годов. Я даже не знаю сейчас и никогда не знал раньше, где кончается искренность Рериха, его подлинное credo, и где начинается поза, маска, беззастенчивое притворство и рассчитанное мудрецом жизни уловление зрителя, читателя, потребителя. Но что эти два элемента - правдивость и лживость, искренность и фальшь - в жизни и искусстве Рериха неразрывно спаяны, что они лежат в основе того, что перейдет следующим поколениям под именем "Рерих", в этом сомнения быть не может.
Рерих - вообще явление особенное, до того непохожее на все, что мы знаем в русском искусстве, что его фигура выделяется ослепительно ярким пятном на остальном фоне моих воспоминаний о жизни и делах художников давно кинувших лет. Правда, озаряющий эту странную фигуру свет - не тот горний свет, которым освещается образ чистого Серова, а свет слепящего зрения фонаря, освещающего импровизированное бульварное представление бродячей труппы и повергающего временно во тьму зрителей и прохожих, безотносительно к их возрасту, полу, социальному положению, жизненной и культурной значительности.
Рерих, прежде всего, бесспорно блестяще одарен. В Академии я не помню его классных работ - они были, видно, не интересны. Он приходил всегда в студенческой форме, ибо был на юридическом факультете Петербургского университета. Отец его, известный нотариус, владелец большой нотариальной конторы на Васильевском острове, готовил его себе в преемники. В Академию он явился уже готовым художником, прошедшим школу рисования и живописи у М.О.Микешина. От него он наследовал легкость и быстроту исполнения, иллюстративность отношения и уверенность в своей неотразимости.
стр.1 -
стр.2 -
стр.3 -
стр.4 -
стр.5 -
стр.6 -
стр.7 -
стр.8 -
стр.9 -
стр.10 -
стр.11 -
стр.12 -
стр.13 -
стр.14 -
стр.15 -
стр.16
Продолжение...
|
