|
Картины:
В саду. Грядка дельфиниумов,
1947
Хризантемы, 1905
Проходной двор в
Замоскворечье. Серый день,
1941
|
Автомонография Игоря Грабаря
Из Берлина я проехал с выставкой в Кёльн, оттуда в Мюнхен, а затем снова в Кёльн. Вся эта возня с выставками мне порядком надоела, как и лекции, доклады, беседы. Очень тянуло поскорее в Париж. Большим утешением для меня оказалась организованная одновременно в Кёльнском музее выставка Лейбля, вещи которого, собранные со всего света, были здесь представлены и показаны, как никогда ранее. Вот мастер не стареющий, все еще новый, свежий и актуальный для сегодняшнего дня. Что ни вещь, то подлинное произведение искусства, прекрасное по живописи, выразительное по замыслу и глубокое по проникновению. Я часто думал, как хорошо было бы показать такую выставку у нас, в Москве. Многому мы могли бы поучиться у старика Лейбля. А я еще помню рассказы Ашбе о его чудачествах. Он жил тогда недалеко от Мюнхена в деревне, среди крестьян, сам ведя полукрестьянскую жизнь и изображая крестьян. Тогда его мало ценили, его, величайшего и, быть может, единственного живописца-реалиста Германии, проглядев его сверкающее живописное дарование, заслоненное дутыми репутациями Каульбаха Штука и других "знаменитостей".
Еще одну исключительную по своему значению выставку посчастливилось мне видеть в Берлине во второй свой приезд - Вам Гога, устроенную директором национальной галереи Юсти в бывшем дворце кронпринца. На ней также удалось собрать Ван Гога со всего света. Только такая выставка может дать верное представление об истинном значении этого колосса живописи хотя не всегда и не во всем одинаково сильного.
Перед устройством выставки Юсти просил меня зайти к нему в кабинет, где показал около пятнадцати картин Ван Гога, прося высказать о них мое мнение. Я нашел их все до одной поддельными. Это было и его мнение, несмотря на то что некоторые из этих подделок были уже проданы в Америку по 50 000 долларов каждая. Тогда только начиналось поднятое Юсти дело о подделывателях Ван Гога, завершившееся позднее громким процессом. На последнем был жестоко ошельмован главный специалист по Ван Гогу, известный художественный критик и историк новейшей французской живописи Мейер-Грефе, по экспертизе которого были приобретены все эти подделки.
В Кёльне мне пришлось дважды быть в 1929 году - в марте и мае. Иконная выставка была организована в марте и открылась 24-го в помещении Музея художественной промышленности. 5 апреля она была закрыта и перевезена в Мюнхен, а в мае вновь переброшена в Кёльн, где и была присоединена к юбилейной верхнерейнской выставке. В свое первое пребывание в Кёльне я, по просьбе комитета по празднованию сорокалетия научной деятельности известного византиниста Шарля Диля, написал здесь большую статью для сборника в честь юбиляра, которую отправил председателю комитета, тоже знаменитому византинисту Габриэлю Милле. 20 мая я выехал из Кёльна через Бельгию в Париж. Имея в кармане французскую визу, я был уверен, что в дороге мне не предстоит никаких неожиданностей, связанных с моим советским гражданством. Я жестоко ошибся: на границе Бельгии меня высадили из вагона и под конвоем жандарма повели куда-то, за километр, по крайней мере, на допрос. Я взмолился, ссылаясь на французскую транзитную визу.
- Но помилуйте, сударь, вы же в Бельгии, черт возьми, а не во Франции, да еще с большевистским паспортом!
Разговорившись, я подумал, что предстоявшая мне перспектива скитаний и высылки обойдется мне дороже, чем хорошая взятка, и без дальнейших слов Дал ему сто франков, сказав, чтобы он обделал это маленькое дельце с кем следует. Я жалел, что дал так много: было явно достаточно половины, если не четверти, хотя сто франков - это всего семь золотых рублей. Он никак не ожидал такой огромной суммы, и все уладилось в полчаса. Меня посадили в какой-то поезд, шедший на Париж другим путем, и 21 -го я был уже там.
Каждый раз, когда я въезжаю в Париж, меня охватывает глубокое волнение. Вот уже два столетия, как он является мировым центром искусства, два столетия, как безраздельно законодательствует в живописи и скульптуре. Все художественные направления за двести лет рождались в Париже и отсюда распространялись по свету. Париж - единственный законный наследник
Рима в мировой художественной гегемонии, он один был все время столицей, а все другие столицы - провинцией.
Устроившись в отеле, в своем любимом районе, около Madelaine, я полетел в Лувр. В Париже я не был с 1909 года, тогда как прежде не пропускал года, чтобы не съездить туда. Он ничуть не изменился, но Лувр стал неузнаваем. Прежде в нем находились только картины старых мастеров, до середины XIX века, и тех из более нам близких, со дня смерти которых прошло лет десять. Теперь туда перенесли весь зал импрессионистов из Люксембургского музея, а середина XIX века так обогатилась новыми приобретениями, что заняла десяток зал. По залам старых мастеров я только пробежал, отметив некоторые новинки, в новые залы я ходил ежедневно в течение двух недель. Это была сплошная радость.
Достаточно привести только одну справку. Прежде в Лувре было всего лишь несколько картин Коро, сейчас их свыше ста - целый музей Коро, из нескольких зал. Мне впервые удалось шаг за шагом проследить по этой коллекции все его манеры, начиная от раннеитальянской - точной и скромной - до последней, размашистой и трепанной.
Огромное наслаждение доставил зал Франсуа Милле, представленного исчерпывающе. Я часами стоял перед знаменитой картиной "Angelus", некогда проданной в Америку за миллион франков и теперь выкупленной Францией обратно и являющейся одной из десяти самых драгоценных жемчужин Лувра всех времен.
История французского импрессионизма может быть изучаема только по коллекции Лувра: Эдуард Мане, Клод Моне, Ренуар, Дега - все представлены с замечательной полнотой и разнообразием. В первый раз увидел здесь большую картину, групповой портрет Дега, изображающую интерьер, в котором у стола посреди комнаты стоят мать с сыном-юношей, спереди сидит дочь-подросток, а сзади - у камина - спиной к зрителю, но слегка обернувшись к нему, - отец. Картина написана в конце бо-х годов не в обычной манере Дега, а в стиле его учителя Шассерио. Прекрасно сочиненная, отлично нарисованная и написанная картина.
В Париже мне повезло на выставки, среди которых наиболее захватывающей была выставка Гюстава Курбе. Опять картины со всего света, даже из Австралии. Снова незабываемое впечатление. Вот еще один из немногих истинных великанов живописи.
Я был очень тронут отношением ко мне Габриэля Милле, пригласившего меня в определенный день прийти в Сорбонну, в состоящую в последней "школу высшего изучения" - Ecole des hautes etudes, - во главе которой он стоит и где читает лекции. Эти лекции слушают не студенты, а ученые византинисты со всего света - профессора, академики, историки искусства с крупнейшими европейскими именами.
стр.1 -
стр.2 -
стр.3 -
стр.4 -
стр.5 -
стр.6 -
стр.7 -
стр.8 -
стр.9 -
стр.10 -
стр.11 -
стр.12 -
стр.13 -
стр.14 -
стр.15 -
стр.16
Продолжение...
|
